| Gen Кладец ) руководитель, режиссёр Тюмень Принц (13) 6481 сообщение  |
Хан печенежский опасаясь очередного похода русских в месть за Святополка, мир предложил, отдал Берестье и Великие луки. У самих печенегов жизнь тяжелая началась, куманы с востока давить начали, от того степняки стали мира искать. Степан за отца мстить не стал, из Польши послы приехали, вести принесли, да такие, что новому князю не до печенегов стало. На западе от Литвы, в Польше, герцог Мазовии Петр Пяст, православный христианин, после долгих споров о статусе православия на его землях, отъехал от Польши. Сам отъехал и четверть Польши за собой утянул. Польский король, ясно дело, спасибо не сказал, тут же шляхту собрал и отправился земли назад забирать. Развязавшаяся война между Мазовией и Польшей постепенно переросла из обычной междоусобицы в полноценную религиозную войну. Одни придут, православные храмы сожгут, другие придут, католические костелы разрушат, ну куда простому христианину деваться? Петр, будучи православным, начал поддержки искать. Из всех православных только Степан рядышком, от Греков одно воспоминание. Прибыл лично в Полоцк, Степану поклон отвесил, тот, душа добрая, отказать не смог. Даже при самом благоприятном раскладе, Степан ни как не разбил бы поляков. Их армия втрое превосходила русских по численности. А что до того Степану? Знай, талдычит себе про веру православную, про смерть благородную. Пока Болько, король Польши, люлей русским под Черкесском не отвесил, Степан не успокоился. Ладно хоть не помер, там хоть благородно, хоть нет, оно в земле гнить. Болько, правда, зла на Степана не держал. Все ж жена князя – полячка, а как в нормальных европейских домах заведено, вполне могла оказаться какой-нибудь родственницей. Потом еще скажут про Болько, что он родную кровь обижает, повесят ярлык братоубийцы, и будешь с ним дураком ходить, вассалов смешить. Мир с поляками там же на поле и подписали. Степан, фингал потирая, свою печать поставил, Болько – свою. Петру Пясту, в знак примирения, глаз один выбили, чтобы он его на польскую корону не клал, а Болько про Мазовию только во снах добрых вспоминать обязался. Вернувшись в Полоцк, Степан начал собирать новую армию, что бы новый поход организовать. Если с поляками не очень вышло, надо хоть на печенегах поупражняться. Но на беду в Литву с Прибалтики дизентерия и тиф пришли, поговаривали, от того, что прибалтийцы дикие, лопухами не подтираются, да руки после дел своих не моют. Народ от болячек прямо на улицах валился, где уж тут армию собрать. Церкви полны народу, все за здравие молятся, даже знахари-кудесники, и те, не справляясь с наплывом больных, челом бить перед иконами начали. Сам князь с женой в своем доме укрылись, на улицу носа не совали, да делами семейными занимались. За два года такого уединения у Степана двое детей родилось, а чем еще было заниматься? 29 июля 1117 родился Творимир, а 23 марта 1119 – Лаврентий. Наконец к лету 1121 года болезни отступать начали, и Степан снова про войну вспомнил, Туров от печенегов освободить решил. Наскоро собрал всех, кто по дворам попрятаться не успел, да в поход пошел. Кашляющие, чихающие, но с боевым настроем, русские взяли Туров в 1123-ем. Хан Турова в Хортицу бежал, а что б два раза не ходить, Степан и ее в тот же год захватил. Дружина от побед в восторг пришла, и продолжение войны потребовала, мол, дольше собирались, поэтому великий князь сам в Полоцке остался, а дружину на север послал. Дружинники сперва не торопясь, но потом, войдя во вкус, на перегонки друг за дружкой захватили Нарву, Копорье, Водь и Виборг, на том и остановились, домой весной 1124 года вернулись. Троюродный брат Максим, получил Копорье, Нарву и титул князя Эстляндского, остальные городишки за Степаном остались. В то время большая война на границе Литвы шла. Переяславль с Куманами воевал. То одни верх берут, то другие. Поначалу князья да ханы только наблюдали за побоищем, да ставки делали, но потом, видать переругавшись, втягиваться начали. Печенеги с Поляками куманам войну объявили, но не успели поляки в степь прийти, как куманы печенегов чуть южнее Киева разбили. Поляки же, не долго думая, от своих союзнических обязательств перед печенежскими ханами отказались и в друзья к куманам набились. На том Переяславлю конец и пришел. Князь Переяслваский от жадности все захватить решил, хоть куманы ему и мир выгодный предлагали. Пошел к камню, да там в лесах так и заплутал. Пока его дружинники грибы собирали, куманы Владимир осадили, да на север, в Новгородские земли войска послали. Великую грибницу переяславцы сварили, а пока ели, куманский хан столицу взял, города русские пограбил, данью обложил. Когда ж Переяславские полки домой вернулись, их кроме разграбленных пустых городов, да многочисленных куманских гарнизонов ничего не ждало. Только Русские город освободят и дальше двинутся, как куманы у них за спиной обратно приходят, так вот и играли. Степан в стороне тот таких безобразий на русской земле оставаться не хотел. На скоро женил старшего сына Георгия на Дуойе из Москвы, отдал Земиголу с титулом князя Курляндского, да поспешил в Переяславль с дружиной. Как говорят, грех не пощипать соседа, когда у него совсем дела плохи становятся. В полусожженном Владимире Степан встретился с Ильей, князем Переяславским. Без всяких почестей, куда уж там, война идет, князья сели прямо на площади на лавки, в окружении своих дружин. - Ты княже, коли сам города удержать не можешь, отдай их мне, а то так вообще все басурманам сдашь – требовал Степан. - Мне ж эта земля по праву досталась, - не соглашался Илья. - Нынче тот прав, брат, у кого сила есть, у тебя ее нет! - Как же нет то, брат? Ты посмотри сколько у меня богатырей славных в войске, - Илья обвел взглядом своих дружинников. - Что же твои славные богатыри с куманскими разбойниками совладать не могут? - А ты пойди сам, да покажи, как у тебя самого это получится…. - А чего же я пойду то? Куманский хан мне не враг, я с ним войны не искал. У него степь, у меня города, это же ты, князь, войной на него пошел, - парировал Степан. - А как же не пойти-то, если он своих бандюков от набегов на мои земли удержать не может… Долго спорили князья, да, наконец, решили, князь Степан под свою опеку Смоленские земли берет, еже ли Илья куманов разобьет, то Степан ему земли назад отдаст. На том и порешили. Дружина Степана заняла Смоленск и Вязьму, а в помощь Переяславцам князь дал дружину и те в Заозерье пошли. Однако ж, Илья от войск Степановых отделился и на юг свернул, там, в бою с куманами, всю армию и потерял. Литовцы же Заозерье, как и планировали, взяли, а вот Вязьму пришлось куманам вернуть. А как не вернуть? Куманский хан шибко на Степана обиделся, послов прислал, мол, не честно так, зачем, дескать, в войну чужую залез? Степан устыдился, да что по хуже и отдал. Новые владения Литвы сыну Творимиру достались, Любечь да титул князя Смоленского. Русские земли, под игом куманов пустеть начали. Русский люд в Полоцк и Смоленск уходить начал, под руку русского князя. Народ разный шел, и нищие-убогие, и богатые, и просто городские. От такого наплыва Литве только лучше стало. Музыканты, художники, актеры заполоняли улочки, гостиницы, дома. Застучали молотки в новых кузнях, зашумели станки в ткацких, новые домишки на окраинах вырастать начали, одним словом – понаехали. В 1126 году в Полоцке открылся первый дом мод, куда за обновкой приезжали и польские кокетки, и немецкие светские львицы. Литовские летописцы сели за разработку русской грамматики, а философы – русской литературы. Полоцк богател, как культурно, так и материально, но главное, опустевшая после болезней Литва вновь жителями заполняться начала, а значит, было из кого новые дружины набирать. Вместе с русским людом в Литву и иноверцы с миром приходить начали. Кто при дворе занятие получит, кто в торговле, кто в производстве, а кто и в крестьяне подается. Среди прочих пришел на Смоленщину башкир один, Нияз Гастарбаевич. Рода знатного был и не бедствовал, от того сразу в друзья к сыну Степана, светлому князю Смоленска Творимиру затесался. Был у того басурманина брат, который в ту пору башкирами правил. Нияз по этому случаю в зависть впал и начал князя Смоленска прелестями Узена соблазнять, мол, и народ покорный, и аулы богатые, а своего хозяина не любят, не уважают, собакой обзывают. «Как, - говорил, - придешь ты князь в землю башкирскую, так тебя за освободителя почтут». Творимир, зная, что трона великокняжеского ему не видать, к таким речам прислушиваться начал, а что бы перед отцом выслужиться, решил сам в поход пойти. Объявил войну Узену и дружину в Башкирию повел. Как только дружины русские появились на кочевьях башкир, так иноверцы все и сплочились против Творимира. В Узене башкиры княжескую дружину разбили, самого Творимира в плен взяли, да так и замучили в неволе, Нияз, конечно, тут же и испарился, как не было его. Говорят, в Кракове его видели, у купца в ремонтниках ходил. Степан про смерть сына прознав, со своею дружиной мстить башкирам отправился. К осени 1134 года были взяты Узен и Башкиры, местное население поголовно перебито, аулы разграблены, а пастбища выжжены. С того самого дня не возлюбили кочевники Степана, только и искали повода войну объявить, да только у куманского хана духу не хватало в прямой конфликт с Литвой вступать. На юге у него Сельджуки свирепствовали, едва с Литвой война начнется, как правоверные арабы степняков с юга зажимать начнут. От того куманы только набегами землю русскую терзали, да русский народ на своих землях изводили. Такое положение дел, конечно, Степана не особо устраивало, воевать с Куманами без союзников тяжко, но на счастье огромное куманское ханство разлагаться начало. Первыми от великого хана отъехали уральцы, закрепив за собой огромную территорию северо-востока Руси. Степан, заручившись нейтралитетом куманов, отправился войной на Урал. Дома за старшего остался сын Лаврентий, для пущей важности Степан ему еще и Бересьте в управление дал и титул князя Турова. 16 февраля 1138, войска Степана вошли в земли, которые уральцы держали. Город за городом освобождал князь от басурманов, войско за войском разбивал. Валта, хан Урала с семьей в Яик бежал, где его родственник правил, там новую армию собирать начал, да все бес толку, Степан и туда с войском нагрянул, Валту пленил, Яик огню предал. Особо в походе сын Творимира отличился – Степан, тезка великого князя. Среди уральцев башкир много было, они свое войско в Хлынове держали, вот Степан смоленский их там и накрыл, много башкир порезал, а в городе своего человека посадил. Видя такую расправу, Бенек, хан Камы, второпях к великому князю приехал, защиты от племянника попросил, да на верность присягнул. Города же, у уральцев отбитые, Степан потомкам своего дальнего родственника Романа, отдал. Уж шибко много Романовичей при дворе князя наплодилось, хоть соли. Кто их столько произвел, так и не нашли, но говорили где-то со Степаном общий предок имеется. Трениота, внук Романа, получил: Галич-Мерьский, Городец и титул Князя Суздальского. Семен, внук Романа, получил: Вологду и Кострому. Творимир, сын Романа, получил: Меря. Если кто был в Полоцке, должен знать одну маленькую улочку, Владимирская. Дорога там узкая, домики не приметные, торговых лавок почти не осталось. Названием своим она одноименному городу обязана, на ней купцы из Владимира обосновывались. С тех времен, конечно, купцов и след простыл, а название так и осталось. Так вот, на улочке на этой дом стоял, неброский такой, махонький. В этом доме, старик один жил, поговаривали, что сумасшедший. Откуда и какого рода сей мужичок никто не ведал, от того про него сплетни всякие ходили. Осенью 1139-ого года старичок этот богу душу отдал, соседи по христиански схоронили да панихиду провели, а худенький домик знатный горожанин Головин купил, он там склад решил учинить. Когда стены да печужку в порядок приводили, в полу тайник обнаружили, а там бумаги с печатями. Сам Головин не шибко грамотный был, бумагу прочесть так и не сумел, письмо латиницей было составлено, поэтому грамоту эту к отцу Феодосию отнес. - Глянь-ка, отец Феодосий, чего нашли, - Головин протянул сверток священнику. Феодосий поднес бумагу к лучине и начал по слогам читать. - Невероятно! Не может быть! – Периодически восклицал Феодосий. Дочитав, он проятнул бумагу Головину. - Ну и чего там? – потирая руки, полюбопытствовал Головин. - Старичок то наш, не простой был, - улыбнулся Феодосий, - знатный мужичок оказался. Ента грамота предъявителю на польский престол право дает. - Это как? – подпрыгнул Головин. - А вот как. Старичок этот Пястам родственником приходится. Видать кто-то то ли его, то ли его предков обскакал после смерти короля, и ему вместо короны вот такая грамота досталась.- Феодосий вернул грамоту Головину. Тот счастливый до безумства выскочил из кельи и прямиком к великому князю. Степан в то время в успокоении прибывал, во дворе из лука стрелял, да с мечом упражнялся. Головин, будучи гражданином знатным, к князю вхож был, потому через охрану без препятствий к князю во двор вбежал. Распинав норовивших ущипнуть гусей, Головин, оскалившись в улыбке и ни слова ни говоря, протянул князю грамоту. Степан, латыни с детства обученный, бумагу прочел, в душе обрадовался, но виду не подал. - Ну и чего дальше то? – спросил он Головина. - Как чего?! – удивился Головин, - дом теперь мой, я его купил, значит и грамота моя! - А от меня то чего хошь? - Как чего?! – еще больше удивился Головин. – Хочу у тебя дружину взять, как польский престол себе заберу, так тебя, князь, отблагодарю. - Это ты хорошо придумал, только дружину я тебе свою не дам, самому нужна. - Ну, как же так, князь? - А вот так! Мне за чужие интересы воевать не охота. Давай наоборот, ты мне грамотку, а я тебя потом отблагодарю… Головин сщурился, сунул грамоту за пазуху, отмахнулся от шипящего гуся, развернулся и ни слова ни говоря пошел прочь. - Да ты не торопись, Святослав, - крикнул в след Головину князь, - денек подумай, цену хорошую предложу! Головин обернулся, что-то невнятно сказал и удалился. Дома всю ночь думал, да на пальцах считал, а на утро решил все-таки продать грамоту князю. Мешок золота не велика цена за корону, но Головину и испросить больше не было смысла. Бумага его так бумагой бы и осталась, лежала бы в тайнике каком-нибудь, да более удачливых потомков ждала. А так, великий князь Степан с превеликим удовольствием сообщил Ежи Пясту, что имеет претензии на его трон, что бумага соответствующая есть и дружина, по войне соскучившаяся. Ежи Пяст, конечно, расстроился, мобилизацию объявил, да вассалы его засомневались. То ли король он был никудышный, то ли еще чего, одним словом послали они своего короля одного воевать. 30 января 1140 года, Ежи Пяст со своею личной дружиной встретил армию Великого княжества Литовского без союзников и без вассалов. Битвы не было. Ежи Пяст сразу в переговоры вступил, от трона отказался, но княжество попросил за собой оставить. На том и порешили. 4 сентября 1141 года Степан получил от местной знати клятвы верности и был провозглашен королем польским. Вместе с троном во владения Литвы вошли: Земли в Польше: Лехиты, Владимир-волынский, Перемышль, Орава, Цешин, Верхняя Силезия, Лобуск, Познань, Ополе, Хельм, Краков, Камень. Земли в Италии: Таранто, Капуя, Фоджа. С польской шляхтой особых проблем не возникло. Степан, не смотря на настояние своего религиозного окружения дозволил полякам сохранить католическую форму служения Богу, а вот в Италии местные бароны и до того польского короля не жаловавшие, клятвенные грамоты прислали, но, по сути, великому князю не служили. А чуть погодя и вовсе отложились. После получения польской короны Степан все больше времени в Кракове проводил. Там в фамильном замке Пястов, отданных под резиденцию князю, он порядок в Польше наводил, с графами знакомился, шляхту принимал. Дела литовские и русские как-то на второй план отошли, перед Степаном открывались новые просторы славянских земель. С запада Богемия, на юге, через Венгрию – Болгария, Хорватия и Византия. Богемия всего лет двадцать как королевство, без влияния особого, Венгрия сельджуками и печенегами потоптана, местами захвачена и слабая совсем – последний оплот христианства на Балканах. Болгары, хорваты, словенцы, словаки и прочие южные и балканские –ты, -цы, -ки, под сельджуками, под ними же греки, македонцы и прочие эллинские –ты, -цы, -ки. Степан, поначалу, в балканские дела не хотел вмешиваться, уж шибко тяжело со всеми арабами сразу воевать, но под давлением обстоятельств, в думу впал, начал план освобождения православных обдумывать. Началось все с бегства Патриарха православной веры. Под ударами сельджуков он бежал сначала в Киев, потом в Новгород, где и был схвачен. Самое могущественное тогда княжество, Переяслваское, своего патриарха назначило, да в Москву его посадило. Московская метрополия в одночасье в Тритий Рим превратилось, и во всех православных землях подчинения для себя потребовало. Литва тогда супротив ничего поделать не могла, и полоцкие митрополиты признали власть Москвы. Как только патриарх Московский полноту власти ощутил, начались трения с Римом, который упорно не хотел признавать независимость русской митрополии. Войны тогда не случилось, уж больно плохи дела в Англии были, вся орда крестоносцев на защиту острова отправилась. Потом разногласия устоялись, и конфликтующие концессии по углам разошлись. Однако, после вступления Степана на польский престол, Московский патриарх, под угрозой отлучения, потребовал перекрестить всех католиков Польши в православие, чего, разумеется, Степан делать не собирался. После долгих препирательств, Степан решил у Москвы верховенство отнять, а для этого надо было альтернативу православным предложить, единственно возможная – Константинополь. Благими намерениями руководимый, Степан святую землю Царьграда от сарацин очистить решил, и потомкам, пока его волю не исполнят, в другие места не соваться. Именно с этого времени, весны 1143 года, началась большая и долгая война с басурманами за Балканы и Константинополь. Дул прохладный осенний ветер, под ногами шелестели опавшие листья, а птицы, громко крича, косяком улетали на юг. В небольшом лесочке близ родового замка Пястов, Степан прогуливался со своим боевым товарищем Симеоном из Смоленска. Гуляли, да разговоры вели, обсуждали планы военные. - А знаешь, княже, - рассуждал Симеон, - кабы мы с тобою всех славян под твои знамена призвали, нам бы с иноверцами проще биться было. - Куда нам всех славян собрать? – спорил Степан, - одни на Руси под куманским игом, другие под Германцами, третьи в Богемии… - Помнишь завет прадеда твоего, Давида? Он ведь всех славян в одно государство собрать хотел. Чем больше, тем лучше. Там ведь и куманов подвинуть можно и немцев и сарацин, - неунимался Симеон. - Вот я тебя послом в Богемию и определю. Будешь сам с их знатью переговоры вести, если уговоришь, подарю тебе новую кепку. На утро Симеон с небольшим отрядом в Богемию отбыл. На счастье Степана и Симеона, в Богемии дела королевские плохи были. Только закончилась борьба за выборный престол, в котором верх одержали Пржемысловичи. Воевода Владислав в войне с Папой Римским умудрился германского императора к нейтралитету склонить. В итоге оплот католической веры под ударами чехов пал. Сам Владислав, решил себя новым Папой провозгласить, да с этим у него дела не вышли, грешил с девками больно часто, да Император в Германии только в мамы соглашался его взять. В то время престарелый король Богемии Богу душу отдал и в Праге началась грызня за престол. Владислав в стороне не остался и сумел знать в свою сторону склонить. Еще бы! Будучи хозяином Рима, Владислав мог, что угодно обещать и реально это выполнить, а если и не выполнить, то тут же помолиться и про все забыть. Знать поддержала Пржемысловичей и на троне оказался сын Владислава и его племянницы Богуславы – малолетний Владислав, в честь отца названный. Рожденный от брака близких родственников, новоиспеченный король признаков ума не подавал, все больше слюни пускал, да гадил без остановки, от чего придворные партии еще более друг против друга ополчились. - Как же это? Засранец на Богемском престоле? - кричали одни. - Ну и что? – возмущались другие, - в сельском хозяйстве очень полезно какашками королевскими землю удобрять. Все ж, Король Владислав, от греха подальше, был отвезен в Рим, где отец от его имени указы раздавал. Во главе всех земель чешских, Владислав своих ближних и дальних родственников поставил, а Пястов, чьи права на богемские земли ни чуть не хуже были, с мест насиженных согнал. Иначе как смута Богемские дела назвать было нельзя, от того появление посланника могучего соседа Литвы пришлось как нельзя кстати. Симеона принял Петр Пяст. Переговры не долгими были. Родственная Пясту польская шляхта довольна правлением Степана была, от того Петр и рассчитывал такие же привилегии, как в Литве у прочих получить. 3 февраля 1144 года в Богемии вспыхнуло восстание руководимое Пястами и поддержанное Степаном. Некоторые Пржемысловичи учуяв не ладное на сторону Пястов переметнулись, тем самым свои земли при себе сохранить хотели. Однако, Владислав трон для своего сына всеми силами сохранить пытался, так что войны избежать не удалось. Степан с армией на поддержку восставшим пришел, но в разгаре уличного боя погиб. Лишившись вождя, литовская армия было отступила, но тут со своими дружинами Георгий подошел, выбил окончательно Пржемысловичей и под общее ликование Пястов был на трон богемский посажен. Там же в Праге Георгий, сын Степана, наследство отца принял, корону Литвы и Польши.[Исправлено: Gen, 06.11.2007 10:12] |
